Аскоченский Виктор Ипатьевич (13/10/1813 — 30/05/1879), настоящая фамилия Оскошный, затем Отскоченский, затем “облагозвученная” в Аскоченский. Поэт, прозаик, журналист, историк консервативного толка. Аскоченский писал стихи, басни, повести, драмы, ученые исследования, сатирические очерки, религиозно-нравственные рассказы и пр. Не имея художественного беллетристического таланта, Аскоченский был по призванию публицистом и приобрел на поприще журналистики громкую, но печальную известность, не принеся, вследствие своих крайних воззрений, той пользы, которой можно было бы ожидать при его даровании, остроумии и знаниях.
Оратор и жеребята.
В дворе со всех сторон закрытом
Табун был собран Жеребят.
Все говорят
Табунщику сердито,
Что Жеребята-то уж чересчур шалят.
“Да что ж мне делать? Ведь острастки
Им нет тут никакой”!
“Всё б вам острастки! Это сказки!
Ручаюсь головой, –
Сказал стоявший тут берейтор молодой, –
Что я их усмирю рацеею одной”!
Пошёл наш краснобай к буянам Жеребятам
И речь такую к ним повёл: ” Честные господа!
Вести себя, как вы, прилично лишь ребятам.
Вы собраны сюда
Как представители грядущих поколений,
На вас почиют, господа,
Надежды лучшие высоких убеждений.
Свобода мысли и труда –
Вот ваша будущая доля!
Тогда –
Брыкаться полная вам воля”!
“А почему же не теперь? – вскричали Жеребята, –
Ведь мы уж не ребята”!
И подняли такой ужасный гам,
Что, убоясь тревоги,
Оратор наш скорее к воротам,
И подавай Бог ноги.
Прости мне, дедушка, что я на этот раз
Припомню кой-кому разумный твой наказ:
Оратору такому
На стенке надо б зарубить,
Что б там речей не тратить по-пустому,
Где должно власть употребить
(из басни И. А. Крылова ” Кот и Повар”).
1862 г.
Барсук.
По случаю чьего-то юбилея
Решил Барсук картину написать
И, никаких издержек не жалея,
Велел реклам сто тысяч разослать.
Пошла подписка понемногу.
Барсук, чем взяться бы за кисть,
Начал отстраивать берлогу
И приговаривать: “Вот это жизнь – так жизнь”!
Он, видите ль, народностию дышит
И, как глаголет, так и пишет.
“А что же, милый кум,
Когда ж возьмёшься ты за ум? –
Толкует Барсуку Лисица, –
Пора б картинке-то явиться”.
“И, мать моя, кума!
Да нечто дело-то веду я без ума?
И без картинки как-нибудь с тобою мы продышим,
А всех подписчиков мы в поминанье впишем”.
1868 г.
Серко и Орёлко.
Посвящается господам П. А. Гайдебурову
и Ф. Ф. Павленкову.
Серко с Орёлком в дружбе жили.
Да ведь в какой!
Одну и ту же песню выли:
Брехнёт один – брехнёт, наверно, и другой.
Кухмистер Фалалей
Натешиться не мог на эдаких друзей.
Да и они ж его любили!
Бывало, только Фалалей
Засвищет песенку какую,
Они, забыв собачий нрав,
Летят к нему стремглав
И воют вместе с ним. На музыку такую
Сердились лишь ближайшие соседи.
Но надобно ж такой беде случиться:
В какой-то там “Приятельской беседе”
Случилось повару опиться
И окочуриться потом.
Честь честью повезли на дрогах Фалалея,
За дрогами следом,
Кормильца своего жалея,
Хвост опустив, пошли Орёлко и с Серком.
В могилу повара, как должно, опустили.
Засыпали землёй и тризну сотворили.
” А что, Серко, – Орёлко говорит, –
Уж не повыть ли нам”? ” Повыть”!
” Ну, так уж я сначала”.
” Ну, нет, брат, я”.
” Да у тебя
И голосу-то мало,
И воешь ты, чёрт знает, как”!
” Да уж не так,
Как ты, дурак”!
И, слово за слово, сцепилися друзья,
Хоть в пору разливать водою.
Мне сказывали, что… Не верю, впрочем, я…
Что над могилою одною
Погрызлись так между собою
Отчаянных два прогрессиста
Из-за того,
Что будто бы у одного
Вдруг оказался зуб со свистом.
Что за смешной народ!
В могиле даже не даёт
Своей пустою болтовнёю
Костям умершего покою!
1868 г.
Два соседа.
“Куда как хорошо, Петрович, ты певал
Про чёрну немочь ли, иль, например, про то,
Как наш какой-то князь Царьград завоевал”!
“А что?
Ты думаешь, теперь не запою?
А вот же запою, и песенку мою
Ещё другие переймут.
И мне за то и честь, и славу воздадут”.
И затянул старик.
Но голос старческий то падал, то дрожал,
То издавал
Болезненный какой-то крик
И поминутно обрывался.
Старинушка не унимался
И продолжал всё петь,
Так что со стороны
Жаль было на него смотреть.
” Нет, друг Петрович, старины, –
Сказал сосед, – знать, не воротишь, брат.
Лет 45 тому назад
Певали мы с тобой,
Теперь же нам пора и на покой.
Давай-ка вспоминать года свои былые
Да слушать, как поют другие”.
Писатель в 65 лет!
Кто б ни был ты – прозаик иль поэт,
Прими мой дружеский совет!
Всему на свете есть
Своя известная пора,
И что легко плыло
С пера,
Что доставляло и читателей, и честь,
Теперь ложится тяжело.
И в вашем старческом брюзжанье
Лишь слышится одно старанье
Прикрикнуть горячо на пишущий народ –
Да голосу недостаёт.
1868 г.