Игрок
Какой-то господин зимою, на рассвете,
В наследственной карете
Рысцею из гостей катил к себе домой.
И вот как путь его довольно долго длился,
То он между зевков с своим седым слугой,
С Кузьмой, разговорился:
«Поверишь ли, Кузьма,» помещик тот сказал:
«Чтоб я когда скучал?
А ныне казус, ведь, такой со мной случился!»
«Что ж, сударь, или бал вам чем не полюбился?»
«Нет, бал-то ничего, да гости дураки.
Особенно-же те мне гуси надоели,
Которые со мной за картами сидели:
Понятья нет ни в чем, ну словно мужики,
А тоже ведь болваны
Одеты в модные во фраки, в сюртуки;
Кафтаны-б им носить, да смурые кафтаны!…
Ты вот, Кузьма, суди: что если бы продать
Теперь я вздумал эту
Старинную карету,
Мне сколько-б за нее не мало было взять?»
«Как барин?» «Так как есть, с упряжкой, с четвернею,
С форейтором и кучером Лукою.»
«Ну, в этом, сударь, я»,
Ответствовал Кузьма, поникнув головою:
Признаться, не судья;
А впрочем, папенька покойный ваш бывало
Не редко говорил,
Что тысячу в Москве ее он заплатил,
Что этаких карет в России очень мало.»
«Невежда ты, Кузьма!.. скотина, братец мой!
При папиньке был век, теперь настал другой.
Так видишь ли, осел, старинная карета
Лишь только смех и срам для нынешнего света.
При том же, дуралей,
Ведь с папенькиной смерти
Раз пять иль шесть ее у нас ломали черти;
Так ныне, верно, ей
Пять-сот цена большая.
Четверка-ж вороная
Уж стала так стара,
Что стоило-б ее давно колом со двора.
Но все таки, когда с форейтором, с упряжкой
И кучером Лукашкой,
Мы эту четверню хоть в пять положим сот,
Сочти-ко ты, вахлак, за сколько все пойдет?»
«Известно тысячу вы, сударь, насчитали.»
«А я,» господчик тот вскричал:
«Им за три тысячи все это проиграл!»
«Ну, ловко, сударь, их, признаться, вы поддели!»
Кузьма проговорил,
И с тем из глаз слезинку уронил
На воротник своей замасленной шинели!..
—-
На эту басенку похоже: у меня
Картежник есть родня.
Он верно скоро грош последний доканает,
Но все жену свою день каждый уверяет,
Что выгоднее всех он в стуколку играет!…
1865 года 4 ноября.