Шел факир. Это было в Индии, где факиров такое ж множество, как у нас титулярных советников. Шел он, чистя зубы рисовою соломинкою, хотя давно уже не обедал, и напевая во все горло старую санскритскую песню:
Чем тебя я огорчила,
Ты скажи, любезный мой…
Как вдруг он очутился на краю темной и глубокой ямы, прикрытой сухим хворостом и соломою. Это была волчья яма, но как в Индии волков не водится, то в нее по неосторожности упали обезьяна, змея удав, тигр и человек. Последний был золотых дел мастер, поставлявший брильянтовые перстни и табакерки в кабинет одного индийского султана.
Человек, увидев факира, стал просить, умолять, заклинать, чтобы он освободил его из ямы! Он предлагал ему за то чувствительную признательность, нелицемерную дружбу, награды, благодеяния, покровительство, услуги. Обезьяна, змея и тигр смирнехонько сидели в уголку и не говорили ни словечка.
Добрый и голодный факир не заставил себя просить долгое время. Он отвязал свой пояс, состоявший из длинного куска грубой бумажной ткани, и спустил его в яму. Человек, сбираясь уцепиться за конец его, счел нужным наперед понюхать табаку, потом приподнять полы платья, потом поправить на голове шапку. Между тем обезьяна проворнее его уцепилась за полотно, и факир вытащил ее на свет вместо золотых дел мастера. Он изумился; она с радости прыгнула ему на плечо, от всей души обняла его за шею своим хвостом, прыгнула опять и села на камне недалеко от того места.
По просьбе человека факир вторично опустил пояс свой в яму. Прежде, нежели тот вычихался, змей проворно обвился вокруг пояса и был таким же образом, как и обезьяна, благополучно поднят вверх и освобожден из плена. Огромное пресмыкающееся величественно развернуло кольца свои, зашипело в знак благодарности, отползло в сторону и обвилось около близстоящего дерева.
Факир испугался и подумал, что в этой яме весь зверинец Лемана, о котором всякую масляницу читал он в “Калькутских ведомостях” статьи с необычайными похвалами и возгласами, перепечатанные, вероятно, из нашей “Северной пчелы”; однако он решился еще раз бросить пояс свой в яму. Человек поспешил схватить рукою конец его; но тигр, ободренный примером двух своих союзников, выскочил из угла, опрокинул человека и сам повис на полотне. Бедный факир чуть не упал в обморок при виде ужасного зверя, вытащенного им вместо человека; но обмороки в том краю не в большом употреблении, притом же и тигр не думал делать ему ничего худого: он только взглянул на него своим зверским взором, поскрежетал зубами вместо спасибо, отошел в сторону и лег.
Когда факир в четвертый раз готовился опустить пояс в яму, обезьяна, змей и тигр все трое вдруг закричали ему по-санскритски:
— Стой! что ты делаешь?.. Оставь его там! Не вытаскивай человека из ямы. Сгинь он в ней, пропади!
— Почему же так? — спросил изумленный факир.
Как почему? — воскликнула обезьяна.– Неужто не знаешь ты своего рода? Человек! да это глупейшее, хитрейшее, вероломнейшее животное во всей природе. Он презирает обезьян: а сам он что делает? Всю жизнь свою проводит в обезьянстве. Он даже издает сам для себя еженедельные журналы обезьянства с раскрашенными рисунками и еженедельно переделывает целую свою наружность по этим рисункам, всякий раз хуже, всякий раз страннее, смешнее и гаже. Я хоть и обезьянничаю, хоть и кривляюсь, по крайней мере делаю это для собственной моей потехи, когда мне весело; он, напротив того, прибегает к этому средству единственно для того, чтоб обмануть других на свой счет, чтоб ослепить их, чтоб их поддеть, надуть, обобрать… фуй! как тебе не стыдно быть человеком! Поди лучше жить с нами, с честными природными обезьянами, в лесу, в бору, в пустом поле: я уверена, что ты будешь нас любить и почитать. У нас не найдешь ты ни измены, ни преступлений, ни пороков. Да какой у нас прекрасный пол! как он обезьянничает просто, натурально, неподдельно: уж право не так, как ваши женщины, которые всеми силами стараются подражать обезьянам, да не умеют!.. Говорю тебе, не вытаскивай его из этой ямы: придет время, что будешь в том раскаиваться!..
Обезьяна судит весьма правильно,– примолвил змей, приподнимая голову.– Несравненно лучше иметь дело с обезьянами и змеями, чем с вашею братиею, честный факир. Я уж не стану говорить про обезьян: хотя человек и очень похож на них лицом и телом, но это не должно делать им никакого бесчестия: они, поистине, добрые, кроткие, шутливые твари; а скажу лишь несколько слов о нашей породе. Змей употребляет жало только для своей защиты, он не наступает, не нападает ни на кого; а человек?.. О, любезный факир! Ни в каком болоте, ни в какой пещере в свете нет змеи, ехидны, дракона, наделенных от природы сердцем столь злобным, жалом столь ядовитым, как сердце и язык человеческие. Человек жалит и убивает собственных своих ближних, невинных и беззащитных, в шутку, для потехи, в удовлетворение своему тщеславию, из подобострастия, даже из предполагаемого угождения другому человеку, коим хочет он воспользоваться только при случае; он смеется и жалит, заключает в объятия любви, дружбы, гостеприимства и жалит до смерти. Злоба — его стихия, хитрость — его ремесло, орудие, следствие его природы. И он еще порицает нас, бедных безногих!.. Советую тебе, оставь человека в яме, если не желаешь испытать его неблагодарности. Ведь вы сами сознаетесь, что мы умнее вас!.. Вы же мудрость изображаете в лице змеи!..
— Послушайся нас,– присовокупил тигр грубым, сиплым голосом,– не будь ослом!.. Мы лучше тебя знаем людей. Тигры, коих вы обвиняете в лютости и кровожадности, ангелы в сравнении с твоими ближними. Мы ежели кого и убиваем, то единственно для удовлетворения нуждам голода: поевши, мы лежим спокойно и никого не пугаем. Ну, а человек — разбойник!.. урод, беспрерывно жаждущий крови!.. он для того лишь освежает силы свои сном и пищею, чтобы лучше убивать других. Убийство — это его забава, потеха, шутка, честь, богатство, даже его роскошь. Жестокосердие признает он добродетелью и называет храбростью; долг признательности почитает он, по своему самолюбию, за нарушение его свободной воли. Он губит все — свой род, чужой, растения, воды, скалы, словом, грабит всю природу. Добрый факир, не делай ничего в пользу самого грозного и самого опасного на земле зверя. Знаешь ли, что я скажу тебе в рассуждении этого человека, который остался в яме? — Черт его побери!.. Это будет гораздо сходнее и для нас, и для самого тебя.
— Вздор!..– сказал факир.– Вы так рассуждаете потому, что не читали санскритских философов: Платона, Бюффона, Канта, Галля и других, которые доказали, что человек есть благороднейшее и лучшее произведение природы, существо полуземное и полунебесное, которое хотя и кусается, хотя убивает и обманывает, но делает все это правильно, рассудительно и весьма естественно — вследствие врожденных ему понятий и особенных шишек на его черепе: именно, понятий и шишек математической точки, линии, пространства, кусания, убийства и так далее. Но это вопросы философские, коих вы не понимаете: из этого рождаются понятия о причине бытия, о том, чего и постигнуть невозможно, и о высшем предназначении человека. Вы судили бы об этих вещах совсем иначе, если б вы знали, какое множество превосходных книг и рассуждений написал человек о филантропии, то есть о человеколюбии, то есть о любви самого себя.
Стоит прочитать их, чтобы удостовериться, до какой степени люди — добрые люди. Знаете ли, что они делают, когда кто-либо из них съест тайком овцу или вола, коих другой человек кормил на пищу для самого себя? Они его вешают и умерщвляют: это называется — “правосудие, нравственность”. А знаете ли, как они хорошо ведут себя, когда преступник, заключенный в тюрьму, обреченный смертной казни, сам посягнет на свою жизнь и поранит себе горло гвоздем или перочинным ножиком? Они тотчас окружают его целебными пособиями, услугами, удовольствиями, наслаждениями; стараются восстановить его здоровье и спокойствие духа и, когда он сделается совершенно здоровым и веселым, тогда уже ведут его к виселице и торжественно вешают. Это называется “человеколюбие, утонченная кротость нравов”. Ну, покажите мне такое нежное сердце в каком бы то ни было другом животном?.. Да еще теперь в Парижо-пура, Лондоно-пура и других городах индийских идет между красноречивыми людьми очень жаркий спор о том, имеет ли человек право вешать своего ближнего, уличенного в проступке и приговоренного судом к истреблению. Все человеколюбцы согласны в той истине, что это жестоко, бесчеловечно убивать подобное себе существо, которое украло и съело чужого вола или чужую лошадь — разумеется, убивать его поодиночке, ибо в то же самое время, те же красноречивые человеколюбцы, баллотируя бюджет военного управления, единодушно говорят, что убить вдруг тридцать или сорок тысяч таких же существ на поле брани есть дело прекрасное, превосходное, достохвальное. Я всегда любил человеколюбие и хочу непременно спасти этого человека. Увидите, какую статью напишут в “Калькутских ведомостях” о моем благородном подвиге на пользу погибающего человечества. Если мне случится быть в этом городе к тому времени, то я постараюсь прочитать ее предварительно и, как это обыкновенно водится, немножко поправить слог, чтоб полнее отдать себе справедливость: прибавлю еще несколько мыслей о превосходстве и непостижимости ума нашего.
Услышав речь об уме, животные захохотали так громко, что факир приведен был в смущение и остолбенел.
— Как? — воскликнул он.– Вы не верите, что у человека есть ум?.. Человек делает луки, стрелы, ружья, часы, подзорные трубы, считает звезды и печатает газеты…
— Ха, ха, ха, ха!..
— Человек философствует, то есть рассуждает о таких вещах, коих никто, и даже он сам, не понимает…
— Ха, ха, ха, ха!..
— Сделайте же вы то, что делает человек!..
— К чему нам считать звезды, печатать газеты и углубляться в философские, то есть, как ты говоришь, недоступные для ума предметы, когда мы и без того находим для себя пищу? — сказал удав.– То, что вы называете вашим умом, есть не что иное, как хитрость, изысканная, ужасная, адская хитрость; высочайшая степень хитрости, при пособии коей добываете вы себе пропитание. Все ваши выдумки имеют в предмете или то, чтоб набить себе желудок живностью, которую похищаете вы наперерыв один у другого, надувая себя взаимно новостью или искусностью ваших затей, или желание погубить другого из зависти, вражды и предрассудка. Если обладаете вы хотя одною частицею той всеобъемлющей, предвечной, неизменной мудрости, которая управляет природою, сохраняет и развивает ее, то скажи нам — что хорошего выдумали вы или сделали на пользу природы, коей составляете важную и нераздельную часть?..
— Как, что мы сделали?..– вскричал факир. — Ну, а г. Сеймон, который представил Английскому парламенту билль о том, чтоб не бить дубиною лошадей и прочих скотов?..
— Он тем хотел только обратить на себя общее внимание, чтоб воспользоваться им для своих выгод…
— Вы это говорите из зависти,– отвечал факир.– Не хочу вас и слушать!..
И бросив свой пояс золотых дел мастеру, он вытащил его из ямы.
Спасенный человек кинулся от радости душевно обнимать своего спасителя: он целовал у него руки, целовал кончик бороды, целовал край платья; он называл его своим благодетелем, кормильцем, отцом, султаном; он плакал от восторга, пал перед ним на колена и хотел поцеловать у него ногу.
— Экая обезьяна!..– сказала про себя змея с горькою насмешкою при виде странных телодвижений людской благодарности.
— Вот змея!..– проворчал тигр.– Было бы довольно смеху, если б он теперь ужалил его.
— Это настоящий тигр! — воскликнула обезьяна, сидя на своем камне.– Увидите, как он его растерзает и съест из благодарности, лишь только тот от него отворотится.
— Бесценный друг! — молвил человек факиру, с чувством пожимая его руку.– Приходи в город Ауд, где я живу. Бог наделил меня значительным имением: охотно поделюсь им с тобою, буду служить тебе, буду уважать, как своего родителя. Спроси только, где живет золотых дел мастер Мага-Буба: всяк укажет тебе мой дом. Приходи, будешь у меня дорогим, вожделенным гостем.
Человек расстался с факиром. Вслед за сим прибежала к нему обезьяна и сказала:
— Добрый факир, меня зовут Мага-дуда; я живу в пальмовой роще, что у ворот города Ауда. Ежели тебе случится завернуть в нашу сторону, кликни только меня по имени: я тотчас явлюсь обнять тебя хвостом за шею.
— Мое имя — Мага-кука,– примолвил удав.– Я живу в развалинах обводной стены того же города. Если сочтешь, что могу быть тебе полезным, то зашипи на меня: я приду непременно.
— Моя же фамилия — Мага-шкура,– сказал тигр в свою очередь.– Жительство имею в горах, окружающих с юга тот же город. Можешь смело полагаться на мою дружбу; но из признательности советую тебе: лучше не ходи в ту сторону, потому что когда я голоден, то в состоянии съесть самого черта, особенно ежели не узнаю, что он мой приятель.
— Благодарю вас, честные животные, за ваше ко мне расположение,– отвечал факир.– На будущий год надеюсь побывать я в Ауде: может быть, увидимся.
И все отправились восвояси.
По прошествии двух или трех лет утомленный путешествием, истощенный голодом, жаждою и зноем, добрый факир медленно тащился с огромным посохом в руке по дороге, ведущей к лекновским воротам города Ауда и, не дошед до них, присел отдохнуть на камне. Богатый индиец из благородного поколения браминов, окруженный толпою слуг, проезжал мимо его, жуя бетель и презирая всех людей, рожденных вне его касты. Факир протянул к нему руку, прося подаяния. Индиец посмотрел на него горделиво, отворотился и поехал далее. Факир вздохнул и залился горькими слезами.
Вдруг обезьяна прыгнула с дерева прямо на плечо ему и начала обнимать его и лизать.
— Не узнаешь меня?.. Я Мага-дуда, которой ты спас жизнь третьего лета. Я приметила тебя, когда ты садился на этот камень и просил куска хлеба у одного из твоих жестокосердых ближних, и принесла тебе плодов.
Обезьяна бросила ему в полу несколько яблок, бананов, фиников и кокосовый орех. Факир стал подкреплять свои силы этим лесным подаянием, а обезьяна побежала известить удава и тигра о прибытии общего их благодетеля.
Удав Мага-кука, обрадованный этой новостью, втерся украдкою в кладовую одного поселянина, вытащил оттуда сыр и кувшин молока и принес их факиру, усердно извиняясь перед ним, что не может представить ему достойнейшего подарка: он от всего сердца удавил бы для него одного из пасущихся на поле баранов, но знал, что факиры не едят скоромного, и не хотел выслуживаться напрасным убийством.
Факир чувствительно возблагодарил змею за ее доброе сердце.
Тигр Мага-шкура желал также доказать чем-нибудь свою признательность; но тигры настоящая голь: у них никогда не бывает запаса.
Однако ж светлая мысль блеснула в его голове: вблизи был загородный дворец лекновского султана, и он с вершины горы увидел прелестную дочь этого индийского князя, уединенно сидящую в киоске и читающую восточные стихи о любви мотылька к свечке и соловья к розе; он мигом перескочил чрез каменную стену, окружающую строения, ворвался в сад, задушил мечтательную княжну страшными своими лапами, сорвал с нее богатые ожерелья и запястья, украшенные огромными алмазами, яхонтами и изумрудами, и принес их своему спасителю в обагренной кровию лапе.
— Возьми это и продай,– сказал он ему.– Люди за эти игрушки отдают все: свои жизненные припасы, свои дома и свою совесть. Будешь богат и обойдешься без их милости и подаяний.
Нечего сказать: поистине благодарность Ю la tigre {как у тигра (фр.).}, но тигры иначе не умеют оказывать благодарности. Люди — большие мастера на разные тонкие вежливости, возвышающие цену этого священного чувства; однако ж многие исторические мужи доказывали свою признательность преданием мечу жителей целых городов и опустошением целых областей.
Факир был обрадован до крайности, чувствительно благодарил своих животных-приятелей и говорил про себя в душе: “Как я счастлив, что приобрел дружбу этих тварей! Если животные до такой степени не чужды понятия о признательности, сколько же должен одушевляться им человек, благороднейшее создание в мире. Пойду прямо к Мага-Бубе, тому богатому золотых дел мастеру, который клялся, что поделится со мною своим достоянием и будет почитать меня наравне с отцом своим”.
Входя в город, факир нашел все народонаселение его в страшном замешательстве и тревоге. Глашатаи с барабанным боем и при звуке труб извещали всех жителей, что в саду загородного дворца совершилось ужасное злодеяние: разбойники проникнули в него, умертвили стыдливейшую султаншу, сидевшую уединенно в киоске, похитили все бывшие на ней драгоценности и скрылись; и благополучнейший султан Лекнова и государь разных иных земель по сю и по ту сторону Гангеса, средоточие вселенной и убежище мира, жалует награду в десять тысяч червонцев тому, кто поймает или откроет злоумышленников. Факир, ничего не догадываясь, ни на что не обращая внимания, направил шаги свои к дому Мага-Бубы, который принял его радушно, обнял, поцеловал, посадил на почетном месте и спросил, чем может он быть ему приятным или полезным.
— Любезный друг,– сказал факир,– ты обещал мне поделиться со мною твоим имением…
— Да!..– прервал золотых дел мастер с заметным смущением.– Я обещал… Это правда… Но это… знаете, любезный друг… так только говорится… особенно, когда человек растроган… С другой стороны, и обстоятельства мои переменились… Теперь трудное время.
— Не в том дело,– отвечал факир.– Я не хочу твоего имения, а только прошу сделать дружеское одолжение. Вот дорогие вещи, цены которых я не знаю. Скажи, чего они стоят, и постарайся продать их выгодно для меня.
Ири сих словах факир вынул из кармана ожерелья и запястья, подаренные ему тигром. Мага-Буба узнал их с первого взгляда, потому что сам их делал для дочери султана; но он нисколько не дал того заметить своему спасителю. Напротив, он сказал ему:
— Любезный друг, можешь смело полагаться на мою честность и преданность. Я продам их, как мои собственные. Ты — мой благодетель, я тебе обязан жизнью. Позволь только удалиться с ними на короткое время: пойду к соседу взвесить эти каменья и посоветоваться с ним о цене их.
Факир охотно согласился на его предложение. Золотых дел мастер взял дорогие вещи, вышел с ними на улицу и побежал прямо во дворец, прося доложить султану, что он поймал убийцу стыдливейшей государыни, его дочери, в доказательство чего и представляет похищенные У нее драгоценности.
Султан чрез главного своего евнуха велел поблагодарить его за усердие и вручить ему определенную награду.
Но золотых дел мастер отвечал, что он не хочет денег: он делает это из чести; при поимке разбойника он подвергал опасности собственную жизнь и теперь желал бы получить гораздо почетнейшую награду. Он ходатайствовал и ползал, чтоб султан в знак отличия пожаловал ему свой старый башмак, с правом носить его на спине, на золотой цепи.
Султан пожаловал его кавалером старого башмака. Надобно знать, что в Индии это столь же важно, как у нас орден золотой шпоры.
На другой день добрый факир лежал обезглавленный на куче навоза, а золотых дел мастер гордо расхаживал по городу с орденом старого башмака на спине.
Обезьяна, змея и тигр, узнав о несчастной кончине своего спасителя, заплакали и сказали:
— Теперь он узнал, что такое люди!…
1832
Сенковский Осип Иванович