ОЛЕНЬ И ЗАЯЦ
Людские завсегда нам видимы пороки.
Своих не примечать,
Других ценить и на других ворчать
Мы ужасть как жестоки!
Олень со Зайцем дружбу свел
И с Зайцем разговор придворный он имел.
Друг друга взапуски они превозносили,
Своих знакомых поносили
И так гласили:
“Ты”, Заяц говорил Оленю, “всем красив:
И станом и рогами,
Глазами, выступкой, проворностью, ногами.
Одно лишь только есть, я слышал,– ты пужлив”.–
“Какой ужасный вздор!”,
Сказал ему Олень:
“О мне и Лев, и даже весь известен двор;
Тебе соврал какой-то пень.
То правда, что всегда,
Когда
Услышу я собак, хоть их и не терплю,
Привык давать скачки сразмаху;
Но это не от страху,
А с ними взапуски я бегаться люблю:
И впрочем, ежели моей угодно воле,
Я часто здесь на этом поле
Лишь только захочу,
Ужасно как собак щечу.
Ты знаешь, я с тобой не стану лицемерить;
А мне, равно, велишь ли верить?
Сказали точно мне: когда собачий лай
Раздастся в здешний край,
Тогда возьмет тебя труслива суета”.–
“Какая”, Заяц рек, “несносна клевета!
Кто?.. Я!.. Чтоб я собак боялся!
Клеветнику б тому в глаза ты насмеялся;
Скажи ему, что он дурак:
Не только я никак
Не бегаю собак,
Но с ними часто здесь играю на лугу.
Приятель твой судил меня немножко строго:
Знакомых и родни собак мне ужасть много;
А в нужде я и сам с собакою смогу”.–
“Но чу!”, сказал Олень, “их голос раздается,
А мне из них в родне никто не доведется.
Так верно то родня твоя,
А не моя.
Мое почтенье им, останься ты с друзьями:
Мне быть неловко с вами.
Так я отсель к своим знакомым побегу”.
Лай близок, храбрецы мои чуть-чуть умчались,
Однако ж храбростью и после величались.
НОВОПОЖАЛОВАННЫЙ ОСЕЛ
Когда чины невежа ловит,
Не счастье он себе, погибель тем готовит.
Осел добился в знатный чин.
В то время во зверином роде
Чин царска спальника был <и> в знати и в моде:
И стал Осел великий господин.
Осел мой всех пренебрегает,
Вертит хвостом,
Копытами и лбом
Придворных всех толкает.
Достоинством его ослиный полон ум,
Осел о должности не тратит много дум:
Не мыслит, сколь она опасна.
Ослу достоинства даны!
На знатность мой Осел с той смотрит стороны,
С какой она прекрасна;
Он знает: ежели в чинах хотя дурак,
Ему почтеньем должен всяк.
Знать должно: ночью Лев любил ужасно сказки,
И спальник у него точил побаски.
Настала ночь, Осла ведут ко Льву в берлог;
Осел мой чует,
Что он со Львом ночует,
И сказок сказывать хотя Осел не мог,
Однако в слабости Ослу признаться стыдно.
Ложится Лев. Осел
В берлоге сел:
Ослу и то уж кажется обидно;
Однако ж терпит он.
“Скажи-тка”, Лев сказал Ослу, “ты мне побаску”.
Тут начал проповедь, не сказку,
Мой новый Аполлон.
“Скажи”, сказал он Льву, “за что царями вы?
За то ли только, что вы — Львы?
Мне кажется, Ослы ничем других не хуже.
Кричать я мастер дюже;
Что ж до рождения, Ослы не хуже Львов:
Ослов
Гораздо род не нов;
Отец мой там-то был; мой дед был там и тамо”.
И родословную свою Осел вел прямо.
Мой Лев не спал:
И родословную, и брань Осла внимал,
Осла прилежно слушал,
Потом,
Наскуча дураком,
Он встал и спальника сиятельного скушал.
КАРТИНА
Невеже пастуху, безмозглому детине,
Попался на картине
Изображенный мир.
Тут славный виден был Природы щедрой пир:
Зеленые луга, текущи чисты воды,
При них гуляющи зверей различных роды,
Которы, позабыв вражды свои,
Играли, прыгали, гуляли, пили, ели
И без коварности друг на друга глядели:
Как будто б были все они одной семьи.
Меж прочим, тут пастух увидел близко речки
Вкруг волка ластились две смирные овечки,
А он в знак дружества овечек сих лизал.
Собаки вдалеке от них спокойно спали.
Пастух, приметя то, сказал:
“Конечно, на волков всклепали.
Что будто бы они
Охотники кратить овечьи дни,
И будто бы еще про них вещает слава,
Овец в леса таскать
И тамо их гладать
В том волчья вся забава;
А мне так кажется, противно то уму,
Чтоб слуху веровать сему;
Вот волк и вот овца; они, резвясь, играют,
Здесь их не в ссоре вижу я.
Они, как будто бы друзья,
Друг к другу ластятся, друг друга обнимают.
Нет! слухам верить я не буду никогда;
Что волки бешены, пустые то лишь враки;
Коль ссорятся они с овцами иногда,
Так верно их мутят коварные собаки.
Сошлю собак из стада вон”.
Как соврал мой пастух, так сделал после он.
Собак оставил,
И стадо без собак в леса гулять отправил;
За ними вслед
Сам издали идет
И видит волка с три бегущих к стаду прямо;
Но мой пастух не оробел
И подозрения нимало не имел;
Он мыслит: волки те резвиться будут тамо,
И что они идут к овечкам для игры;
Но волки те овец изрядно потазали
И доказали,
Что на картинах лишь к овцам они добры.
А мой совет: к словам пустым не прилепляйся,
Ни описаниям пристрастным не вверяйся,
Старайся боле сам людей ты примечать,
И истинну хвалу от ложной различать.
РОДИНЫ
Вчерась приятеля в кручине я застал,
По комнате, вспотев, он бегал и страдал.
Мял руки, пальцы грыз, таращил кверху взоры.
Я мыслил, что его покрали воры,
Спросил: в каких он хлопотах?
А он с досадою сказал, что он в родах,
Немало удивлен таким ответом,
Я о приятеле тужил
И заключил,
Что час уже пришел ему расстаться с светом,
И в простодушии там поднял я содом.
Собрался вкруг его весь дом.
Со страхом на его страданье все смотрели,
Помочь ему хотели,
Да не умели.
И наконец настал родов опасный час.
Ко удивленью наших глаз,
Мы думали, что он родит сынка иль дочку;
Но мой шалун родил негодной прозы строчку.
ЧЕРВОНЕЦ И ПОЛУШКА
Не ведаю, какой судьбой
Червонец золотой
С Полушкою на мостовой
Столкнулся.
Металл сиятельный раздулся,
Суровый на свою соседку бросил взор
И так с ней начал разговор:
“Как ты отважилась, со скаредною рожей,
Казать себя моим очам?
Ты ведь презренная от князей и вельможей,
Ты, коей суждено валяться по сумам!
Ужель ты равной быть со мною возмечтала?” —
“Никак”, с покорностью Полушка отвечала,
“Я пред тобой мала: однако не тужу
И столько ж, как и ты, на свете сем служу
Я рубищем покрыту нищу
И дряхлой старостью поверженну во прах
Даю хоть грубую, ему полезну пищу,
И прохлаждаю жар в запекшихся устах;
Лишенна помощи, младенца я питаю
И жребий страждущих в темнице облегчаю.
Причиною убийств, коварств, измен и зла
Вовек я не была.
Я более горжусь служить всегда убогим:
Вдовицам, сиротам и воинам безногим,
Чем быть погребена во мраке сундуков
И умножать собой казну ростовщиков,
Заводчиков, скупяг и знатных шалунов.
А ты!..” Прохожий, их вдали еще увидя,
Тотчас к ним подлетел.
Приметя же их спор и споров ненавидя,
Он положил ему предел:
А попросту он их развел,
Отдав одну вдове, идущей с сиротою,
Другого ж подаря торгующей красою.
ОБЕД У МЕДВЕДЯ
Медведь обед давал:
И созвал не одну родню свою, Медведей,
Но и других зверей-соседей,
Кто только на глаза и в мысль ему попал.
Поминки ль были то, рожденье ль, именины,
Но только праздник тот принес Медведю честь,
И было у него попить что и поесть.
Какое кушанье! Какой десерт и вины!
Медведь приметил сам,
Что гости веселы, пирушкою довольны;
А чтобы угодить и более друзьям,
Он тосты затевал и песни пел застольны;
Потом, как со стола уж начали сбирать,
Пустился танцовать.
Лиса в ладоши хлоп: “Ай, Миша, как приятен!
Как ловок в танцах он! как легок, мил и статен!”
Но Волк, сидевший рядом с ней,
Ворчал ей на ухо: “Ты врешь, кума, ей-ей!
Откуда у тебя такая блажь берется?
Ну, что тут ловкого? как ступа он толчется”.–
“Вздор сам ты мелешь, кум!” Лиса на то в ответ”
“Не видишь, что хвалю танцора за обед?
А если похвала в нем гордости прибавит,
То, может быть, он нас и ужинать оставит”.
КОНЬ
У ездока, наездника лихого,
Был Конь,
Какого
И в табунах степных на редкость поискать:
Какая стать!
И рост, и красота, и сила!
Так щедро всем его природа наградила…
Как он прекрасен был с наездником в боях!
Как смело в пропасть шел и выносил в горах.
Но, с смертью ездока, достался Конь другому
Наезднику, да на беду — плохому.
Тот приказал его в конюшню свесть
И там, на привязи, давать и пить, и есть;
А за усердие и службу удалую
Век не снимать с него уздечку золотую…
Вот годы целые без дела Конь стоит,
(Хозяин на него любуется, глядит,
А сесть боится,
Чтоб не свалиться.
И стал наш Конь в летах,
Потух огонь в глазах,
И спал он с тела:
И как вскормленному в боях
Не похудеть без дела!
Коня всем жаль: и конюхи плохие,
Да и наездники лихие
Между собою говорят:
“Ну, кто б Коню такому был не рад,
Кабы другому он достался?”
В том и хозяин сознавался,
Да для него ведь та беда.
Что Конь в возу не ходит никогда.
И вправду: есть Кони, уж от природы
Такой породы,
Скорей его убьешь,
Чем запряжешь.