АНЕКДОТЫ
о
БУНТОВЩИКЕ и САМОЗВАНЦЕ
Емельке Пугачеве.
МОСКВА,
1809.
В вольной Типографии Федора Любия.
С одобрение Цензурного Комитета, учрежденного для Округа Императорского Московского Университета.
I.
Храбрый поступок Пугачева, бывшего 12 лет от роду.
Пугачев, после смерти отца своего, воспитываемый дядею своим, вскоре оказал свою храбрость, на 12 году от рождение, в одно из не больших сражений, которые часто происходят между Казацкими Ордами. Бывши во время сего сражение подле своего дяди, который был предводителем небольшого корпуса, и когда начальник неприятелей стремился поразить дядю Пугачева; сей последний, вынувши саблю, с отважностью бросился на неприятеля, и после трех раз, данных саблею, повергает его мертвого на землю.
Зилва-Зоновскондо, дядя Пугачева, обнимая его после сего случая, сказал: “любезный племянник мой! удивляясь твоей храбрости, я страшусь твоей гордости; если будешь недоверчив к тем похвалам, которые ласкательство будет тебе расточать, и будешь внимателен к чести: то некогда восстановишь славу своего отца, будешь достоин меня, и славен между своими соотечественниками, будешь жить в почтении, страшен для своих врагов, и врагов твоего отечества. Но если последуешь влечению твоей гордости и самолюбия, то страшусь последствий; твоя пылкость доведет тебя до проступков, от которых будешь в опасности потерять свою жизнь в бесславии, которую зависит от тебя покрыть вечною славою.”
Какого бы роду ни было cиe предсказание, но слова старца были пророчеством. Известно, что Пугачев был злодей своему отечеству.
II.
Пугачев делается разбойником.
После смерти своего дяди, Пугачев по пожирающему его честолюбию, оставил дом своего рождение и с саблею в руке, направил свои стопы вдоль реки Волги. Однажды по утру, когда он думал продолжать свою дорогу, был встречен двумя высокорослыми разбойниками, которые с видом, могущим устрашить и самого неробкого человека, грозным и повелительным голосом велят ему следовать за собою.
Пугачев, которого не могло ни что встревожить, и который не дорожил своею жизнью, имел время вынуть свою саблю; для защиты решился жертвовать всем, чтоб не попасться живым в руки людей, коих наружный вид не обещал ничего доброго; он отступает на несколько шагов, прислоняется спиною к дереву и говорит твердым голосом. “Господа! я один против двух; знаю, что жизнь моя в опасности, но поверьте, что продам ее очень дорого, и эта сабля сорвет голову первому, кто осмелится приблизиться; прошу вас, не делайте со мною насилия, и позвольте мне продолжать свою дорогу, или скажите, чего вы от меня хотите? Если вы такие, какими можно почесть вас судя по месту, то поверьте мне, что у меня нет ничего, кроме куска черствого хлеба и этого товарища,” указывая на саблю.
Твердый тон речи, решительность и неустрашимость привела сих разбойников в удивление. Его молодость, храбрость, все сие заставило их узнать его. “Молодой человек! сказал ему один из них, твоя храбрость удивила нас, и заставила узнать тебя. Скажи, куда идешь ты, и какое твое намерение?” “Я Казак, скрытно оставил дом свой и иду в Персию сделать опыт своему счастью посредством этой храбрости и моего оружия.” “Как! ты думаешь скитаться, один — без запасов — с одним сим оружием, без рекомендации — кроме приятного твоего виду? Поверь нам, останься с нами; мы живем свободно, не зависим ни от кого, если у нас и есть атаман, то выбираем мы не для того, чтоб управлять нами, а чтоб смотреть за порядком и награждать нас соразмерно нашим заслугам.”
Слово: вольность и идея разбойничества льстила воображению Пугачева. “Я буду свободен, говорите вы, друзья! с сими условиями я следую за вами.” Двое разбойников бросились обнимать нового своего собрата, за сим следовало торжество, достойное тех, кто им наслаждался.
III.
Сострадательный поступок Пугачева.
Пугачев, бывши три месяца в шайке разбойников, в одно из нападений, деланных сими извергами, в окрестностях реки Дона, Пугачев сделал один поступок, которой достоин быть здесь помещен и которой доказывает, что, если бы он был воспитан под руководством такого человека, которой бы мог направлять гибкий разум его и которой бы умел обращать его на путь добродетели, то Пугачев был бы не тот, который явил себя бичом своих соотечественников.
Отделившись от шайки своей с двумя товарищами, он входит с обнаженною в руке саблею в одну хижину и первый попавшийся ему предмет, была молодая семнадцатилетняя, прекрасная как Ангел девушка, которая увидевши зверской вид сих гостей, залившись слезами, с ужасным криком бросилась в объятия восьмидесятилетнего старика, и просила защиты от зверской лютости сих разбойников. Старик, не подвижный от ужаса при виде страшных гостей сих, захотел склонить наружный вид Пугачева; он простирает к нему трогательную свою речь, между тем как двое других разбойников забирали все, что ни попадалось им в руки. “Молодой человек! уважь лета мои и честь моей дочери; мне остается не много жить. Ах! позволь, чтоб невинные руки милой моей дочери, которую я люблю более всего на свете, закрыли глаза мои. Если для тебя и товарищей твоих нужны мои запасы, то возьмите их, возьмите все, что я имею; но прошу тебя, не очерняй себя злодейством, угрызение совести всегда будут мучить тебя. Твоя молодость и вид показывают, что душа твоя не привыкла еще к подобным злодеянием. Пугачев, тронутый словами старика успокаивает его и обратившись к товарищам, говорит им: “Друзья! какая нам польза ускорять смерть сего старика, вы видите, что у него более ничего нет, кроме этих запасов. Пойдем, может быть товарищи наши были нас счастливее.” “Мы согласны, отвечали двое разбойников, бросая на пол все, ими забранное.” Но дочь сего старика есть сокровище, которым мы подарим нашего атамана! При сих словах старик не мог удержать своих слез, и дочь его, испуг которой придавал более прелестей, насилу могла собраться с силами, чтоб броситься к ногам Пугачева, она слезами своими орошала ноги его, не могши произнести ни одного слова. Тронутый такою картиною Пугачев, посмотревши с грозным видом на своих товарищей, сказал: “Друзья! я буду защищать сего старика и его дочь от всех вас. Сей час выйдем, или вы купите свою добычу ценою моей крови.” “Ты потеряешь жизнь, отвечали ему два злодея, “если препятствуешь нам похитить эту девушку.” С сим словом они приближаются к распростертой на полу красавице; Пугачев поднимает свою саблю и грозит срубить голову первому, которой отважится ступить хоть шагом ближе. Удивленные сим поступком разбойники, не отважились начать бою, который казался сомнительным. Они с бешенством вышли из хижины, клянясь отмстить ему за сию обиду.
Старик, освободившись от опасности, бросается к ногам Пугачева и говорит: “Молодой человек! для чего ты в сообществе с сими злодеями? доброта твоего сердца сияет из глаз твоих. Если ты сохранил честь моей дочери, то ты еще любишь добродетель; за чем же хочешь привыкнуть ее ненавидеть? ах! молодой человек! останься с нами: будь богат, будь счастлив, как мы; работа — все наше богатство, а честность — все счастие: разделяй с нами и то и другое. Скоро меня не станет, мой друг! и я умер бы спокойно, если бы мог оставить супругом и защитником моей дочери человека, которой бы имел храбрость защищать ее с опасностью даже своей жизни.” — “Добрый старик!” сказал ему Пугачев,,,я остался бы с тобою, и был бы счастлив; но я еще обязан несколько времени следовать за своими товарищами. Собственная твоя безопасность требует, чтоб я скорее удалился; сюда могут прийти все мои товарищи, и тогда может быть не в моей будет власти защищать вас.” — Сказавши cиe Пугачев, вышел, будучи благословляем стариком и осыпаем благодарностью его дочери.
IV.
Первая женитьба Пугачева.
Прошло шесть лет со вступление Пугачева в шайку разбойников, и с тех пор, как случай доставил ему узнать ту девушку, которой спас он честь, Пугачев с твердостью отвергал всех женщин, атаманом ему представляемых, и его душа привыкла уже к пролитию крови, и не однократно пренебрегал он слезы невинности и слабости. Этот случай был второй, когда Пугачев делал нападение на страны Мордвинцев и когда еще раз его душа, привыкшая к злодейству, испытала действие любви и сострадание .
Среди ужасов, кои были производимы по его повелению вдруг видит он двух из своей шайки разбойников, с насилием влекущих из деревни женщину, которая, казалось, испускала последний вздох. Пугачев, которой сам признавался, что какое то тайное влечение побудило его лететь по следам сих разбойников, приближается. Сии Злодеи положили побледневшую красавицу под дерево, и спорили между собою, кому исторгнуть у ней первую благосклонность её. Пугачев, не давши им окончить их ссору, с первого взгляду узнает ту молодую девушку, которой спас он жизнь и честь (о которой я говорил в предыдущем Анекдоте,) и которая в его сердце воспламенила первые искры любви.
Он с яростью бросается на сих двух своих товарищей; одним ударом повергает одного мертва на землю, а другого принудил спасаться бегством, с тем, чтобы он никогда не осмеливался показываться. Овладевши полем сражение, он посредством спирта возвращает чувство красавице, которая от испугу лежала в обмороке. — Марфа (имя сей девушке) открывши глаза, узнает своего вторичного избавителя; слезы радости заступают место ужаса. Первое движение Марфы было то, чтоб броситься к ногам Пугачева и благодарить его за cиe вторичное избавление. — На сей-то Марфе спустя несколько времени, женился Пугачев. —
Сия процессия происходила следующим образом:
В главное собрание сих разбойников, которые делают из себя круг, по средине коего стоял Пугачев и его невеста, один из разбойников, занимавши место попа, надевал на себя платье, похожее на женскую шубку и по прочтении некоторых молитв, следовало заключение сего обряда, которое состояло из ленты, которою опоясывали новобрачных, узел коей оставался позади и которой был развязываем атаманом. —
V.
Разбойнический, но сожалительный поступок Пугачева, при разбитии Губернатора Астраханского
Когда Двор Российский назначил в Астрахань нового Губернатора, и когда сей последний был уже в дороге не в дальнем от своей Столицы расстоянии, как разбойники узнали о сем.
Сия шайка злодеев, состояла из 30 человек и была разделена на два равные отряда: каждый из сих отрядов занял свое место. Пугачев с своим занял гору, а другой отряд лощину в лесу.
И сей последний первой бы был подвержен опасности, если бы Губернатор ехал сквозь лес; но случилось совсем иначе. Господин Губернатор узнавши, что дорога чрез лес не совсем безопасна, и что с некоторого времени появляются в окружностях вооруженные люди: объехал оной лес, и опередил дожидающихся его разбойников на 30 верст, когда сии последние узнали о сем.
Пугачев три дни дожидаясь Губернатора и не видя его, послал двоих из разбойников проведать, проезжал ли Губернатор или нет? На другой день один из посланных известил его, что Господин Губернатор с своею свитою, состоящею из 40 человек, два дни уже впереди их, и что не возможно уже настичь его.,,Как! не возможно!” сказал Пугачев: “Я покажу тому противное, хотя бы он был и в Астрахани, я и туда пошел бы атаковать его. Тотчас известил он другой отряд разбойников о сем, и приглашал их следовать за собою.
Пугачев вел труппу свою формированным маршем, не отдыхая ни днем ни ночью так, что на третий день открыл он издали Губернаторскую свиту. В виду добычи, которая уже не могла от него укрыться, Пугачев остановился; “товарищи! сказал он разбойникам: “не страшитесь этой многочисленности людей; большая их часть без сомнение служат тому, чего мы ищем. Подлые рабы, они имеют низкие души, они будут не в состоянии снести нашего присутствия, и вы увидите, что они побегут при нашем приближении, а тогда я вам обещаю, что счастливо управимся с теми, с которыми должно будет сражаться.” С сим словом Пугачев пускается во всю прыть, и вся шайка разбойников за ним следует; будучи одушевляемы жаром грабительства, вскоре настигают Губернатора, которой, надеясь, что уже не оставалось никакой опасности в дороге, расположился под одним пригорком, чтоб отдохнуть от понесенных в дороге трудов.
Пугачев впереди шайки, произносит страшный крик, берет в руку саблю и с быстротою бросается на людей Губернатора; (предсказание его исполнилось). Сия нечаянность удивила людей Губернатора и они, оставивши своего Господина, разбежались. Губернатор, у которого не было недостатка в храбрости, видя при себе 12 человек, решился противиться неприятелю. Сражение усиливается, и Пугачев, видя, что от взятия или смерти Губернатора зависит успех сего сражение, нападает единственно на него, и по долгом бою повергает его на землю; вся шайка с яростью бросается на его свиту так, что в одну минуту обращает ее в бегство. — Для разбойников нужно было, чтоб никто из людей Губернатора не убежал, и не объявил в близлежащих селениях о сем происшествии, и для того вся труппа бросилась на лошадях за бегущими, оставивши на месте 5 или 6 человек для охранение пленных, и так удачно преследовали их, что ни один не спасся бегством.
После сего Пугачев подходит к Губернатору и говорить: “Ты мой пленник! но не страшись в рассуждении своей жизни, я не проливаю крови; мне более нужно твое золото, нежели твоя жизнь; однако ж участь твоя зависит не посредственно и от согласия всей нашей шайки, позволь мне дать тебе один совет; — дай за себя и за всю твою свиту выкупу, и по чести соразмерь ее с тем богатством, которое можем мы у тебя отнять.” “Молодой человек!” сказал ему Губернатор: “Я удивляюсь твоей храбрости и твоей холодности, которую ты оказал во время сражение ; скажи мне, по какому случаю ты в таких летах и с такими достоинствами сделался разбойником? — Поверь мне — оставь это ремесло, положись на мою честность, пойдем со мною в Астрахань; я дам тебе место, соответственное твоей храбрости.”
“Я принял бы твой совет, но я хочу видеть всю шайку разбойников; она, как говорят, состоит из 200 человек, впрочем не требуй от меня, чтоб я изменил им; я не тот, которой за одно слово бывает не верен тем, кои присоединили его к себе. — Но если когда нибудь сделаюсь я главным атаманом, тогда составлю из них корпус храбрых воинов, пойду на помощь тому владетелю, которому будут нужны мои услуги.”
Наконец собраны были голоса, и большая их часть была согласна на смерть Губернатора, представляя, что если дать жизнь и свободу Губернатору и его свите, то они, воспользуясь сим, соберут людей, и сделают за нами погоню. Пугачев, которой во все cиe время наблюдал глубокое молчание, наконец вставши говорит: Друзья! признаюсь, что причины ваши справедливы, вы опасаетесь измены Господина Губернатора: — но не ужели вы захотите пожертвовать своему безосновательному страху жизнью тех людей, которые не могут и не захотят сделать нам никакого зла? Неприятель, коего жребий оружия покорил нашей власти, с того времени престает быть оным, и что смерть, которую наносим мы в сражении, справедлива и не предосудительна потому, что собственная безопасность того требует: но кто после счастливо одержанной победы стремится проливать кровь своих пленников, тот недостоин пожатых им лавров. Мы соединяемся для того, чтобы в союзе и ревности доставить себе часть тех богатств, которые слепое счастие расточает изобильно одним, между тем как нам бесчеловечно отказывает в них: Всякой богач, всякое общество, которые в состоянии снабдить нас богатством, справедливо могут быть принуждены к контрибуции. Если ж они откажут нам в наших требованиях, то мы должны противостоять силе силою; друзья! Когда мы будем в таких обстоятельствах, тогда не пощадим никого, не пощадим себя самих. — Но теперь в таких ли мы находимся обстоятельствах? вам известно, каким образом мы победили сих пленников, его богатство в наших руках, его одного желаем мы. — И теперь для чего ж хладнокровно обагрять свои руки в крови их? что удерживает нас обязать их клятвою? Не думаете-ли вы, что они почтут себя свободными от оной, которую дали по необходимости? — Но ежели и осмелятся нарушить ее, то побежим ли мы от них? не будет ли тогда их вероломство внушать в нас новую храбрость, которую тогда уже должны мы ознаменовать кровью наших изменников? поверьте мне, призовем Губернатора; предложим ему и жизнь и свободу, на сказанных мною условиях.
После долгого между разбойниками несогласия, наконец было решено: чтоб, призвавши Губернатора, обязать его клятвою. Для того сей последний и был призван; Пугачев повторил ему те предложение, которые он делал ему наедине. “Ты знаешь!” прибавил он: “что право, приобретенное нами победою, дает нам власть над твоим имением, и твоею жизнью; участь твоя в руках наших: произнеси сам себе приговор; и клянись не делать за нами погони.
Губернатор, которому последние слова Пугачева возвращали жизнь, не колебался дать клятву; — после сего он дал нарочито знатную выкупу за себя и за своих людей. Наконец Пугачев сказал ему: ты, и твоя свита свободны; — Губернатор при сих словах приказал принести сундук, отперши его, он каждому из разбойников подарил по дорогому подарку, а Пугачеву прекрасную саблю и пару других пистолетов, золотые, осыпанные бриллиантами, часы и один из лучших мехов. “Я с благодарностью принимаю твои подарки, и возвращаю тебе и всей твоей свите ваше оружие, вспоминай иногда о Пугачеве и его товарищах.” С сим словом он сел на лошадь и пустился в лес, куда следовала за ним и вся его шайка.
VI.
Зверство Разбойников.
В одно время, когда все разбойники, в числе которых и Пугачев, удалились для грабежа из общего их места: тогда Капеллино, (имя одному Итальянцу, находящемуся в числе сих разбойников) избрал сей случай удобным для изъяснение своей любви жене Пугачева, которую страстно любил. Он притворился больным и — казалось, что его болезнь со дня на день увеличивалась так, что по долгом ожидании его выздоровление он был оставлен в подземелье, для излечение своей болезни. Когда ж пришло время исполнить ему свой план, он вдруг выздоровел, и под видом прогулок искал случая поговорить наедине с женой Пугачева. Наконец открылся ей; но после многих и тщетных покушений склонить на свою сторону жену Пугачева, он притворился преодолевшим свою страсть, и под видом звериной ловли, пробегал густоту леса, искал места, способного к произведению его замысла. Наконец он нашел одно, находящееся в довольно великом расстоянии от большого подземелья. Это была пещера, в которую ход узкой и излучистой был закрываем густым кустарником: сие-то место вознамерился он сделать театром ужаснейшей сцены.
За несколько дней пред производством сего умысла, один Поляк, его друг, не уступающий ему в злодействе, вышел один и более не возвращался; Капеллино первый притворно обвинил его в побеге и краже некоторых богатств, которые с согласия его он принес в пещеру. — Были употреблены поиски, но они остались тщетными.
По прошествии пяти дней после побега Поляка, жена Пугачева в одно утро, в сопровождении одной женщины, вышла для прогулки. Поляк, которой каждое утро выходил из пещеры, и всегда без успеха в оную возвращался; вдруг увидел жену Пугачева прогуливающуюся; он взлез на одно дерево, чтоб не могли его приметить, и чтоб удачнее исполнить препоручение Итальянца. Он наблюдал все движение сих женщин, и когда уже они были в нескольких шагах от него, злодей почувствовал к себе варварское удовольствие, он оставляет свое гнездо, и потихоньку подкрадывается к ним сзади, одним ударом эфеса повергает спутницу жены Пугачева на землю, и ухвативши первую, которая от ужаса была в обмороке, приносит ее в пещеру, связывает ей руки и, положив, бежит и за другой жертвой: исполнивши сие, он ожидает с зверскою радостью прихода Итальянца.
По прошествии трех дней Капеллино пришел и видя, что пришло то время, в которое он может наслаждаться плодами своего преступление ; он говорит жене Пугачева: “Ты моя пленница! Но не страшись, будь согласна, соответствуй моей страсти и будешь счастлива; — но будь уверена, что ничто не в состоянии исторгнуть тебя из моих рук. “Что ж касается до тебя любезный друг!” сказал он оборотясь к Поляку: то как сверх нашего чаяние судьба благоприятствовала и тебе; пользуйся сим счастием, следуй моему примеру, утешим сих печальных красавиц.” И после сего не смотря на то, что сии женщины были ничто иное, как трупы, лежащие без всякого движение, они продолжали окончанием своего умысла. Сия отвратительная картина была продолжаема до возвращение Пугачева.
В тот день, когда некоторые из разбойников возвратились, Капеллино к преступлением своим присоединил еще новое и жесточайшее злодеяние. Страх быть открыту и изменену, со стороны Поляка, которой может когда нибудь раскаяться, и открыть его злодейство, заставил его сделать смертный приговор Поляку. В один день, вошедши в пещеру Капеллино вонзил в грудь Поляка кинжал, и таким образом за все верные его услуги, заплатил ему смертью. Несчастная спутница жены Пугачева была вторая жертва, которую сей варвар почел необходимостью принести в жертву своей безопасности.
Между тем Пугачев возвратился; он летел в объятия своей супруги, которую еще любил, и которую к удивлению своему не нашел; он спрашивает, и никто ему не отвечает. Наконец лицемер Итальянец с притворно-сожалительным видом рассказывает ему о побеге Поляка и его жены. Пугачев неподвижный от изумление, с ужасом внимает сему ложному повествованию и в первой раз проливает слезы. Между тем Боаспре, (имя одного Француза,) проницательным взором смотрит за поступками Капелино: примечает все его движение и с радостью открывает на его лице знаки внутреннего смятение ; сквозь маску сожаление, видит он беспокойную улыбку преступника. С сих пор Боаспре ни на минуту не теряет из виду Итальянца. Наконец поутру — в пятой день по возвращении Пугачева, Капеллино оставляет подземелье, Боаспре в сопровождении одного из разбойников следует за ним и не будучи им примеченными открывают его тайну. (За преступлением обыкновенно следует малодушие.) Смятенный Итальянец повергается к ногам сих двух разбойников, признается им в своем преступлении, и просит их дать ему свободу, или скорее лишить его жизни.
Не отвечая ему ни слова, они привязывают его к дереву, и потом идут в пещеру. Какое зрелище поражает взор, загрубевших в варварстве разбойников? два трупа, плавающие в крови и полусгнившие; жена Пугачева, при последнем почти издыхании связанная лежит на земли.
Боаспре оставляет своего товарища для охраны преступника, а сам со всех ног бросается в подземелье, и не входя в подробность, в кратких словах объявляет, что он нашел беглецов, и Пугачеву, остолбеневшему от сих слов, велит следовать за собою; вся шайка следует за ними. “Вот похититель твоей жены, говорит он Пугачеву, указывая на Капеллино: мы отмстим за тебя.
Какая отвратительная картина поражает глаза изумленных разбойников! Жена Пугачева, едва дышащая и поддерживаемая двумя разбойниками, выносится из пещеры; за нею два полусгнившие трупа; и сердца загрубевших в преступлении разбойников, не могли не содрогнуться от жестокости сего злодеяние, и преступник был бы тот час расстрелян, если бы Боаспре не удержал их от сего.,,Я приуготовлю вам зрелище,” говорит он им, “которого вы еще никогда не видали; я сделаю приговор, которого и самый ад вострепещет”!…
Казнь Итальянца была отложена на несколько дней, и во все продолжение этого времени все разбойники приходили к преступнику каждой день, и осыпали всякими ругательствами Итальянца, каковые мог вдохнуть им ужас. Наконец муж спутницы жены Пугачева, в качестве палача оканчивал сие некоторым ужасным обрядом, который состоял в сдирании кожи с какой нибудь части тела преступника. Наконец наступил день, в которой должно было решить судьбу преступника. Долгое время не могли решиться в выборе казни; Боаспре предоставлено было выбрать оную, и сей последний не находя в употреблении ни у одного народа такой, которая бы могла загладить cиe преступление, он решился сам изобрести ее: и выбрал такую, об которой и в аду не имели никакого понятия.
На том самом месте, где Итальянец произвел гнусной свой план, на одном дереве повесили полусгнивший труп его сообщника, к сему трупу поперек тела привязали и Итальянца, дабы глаза сего последнего беспрестанно могли заниматься сим зрелищем, но чтоб долее продлить cиe мучение, принуждали его брать пищу изо рта гнилого трупа, которую по вечеру туда клали; после сего все разбойники два раза в день, один после другого приходили упрекать его в сделанном им преступлении, и давали ему по два удара батогами, после сего вышесказанной палач продолжал свой обряд. Cиe было продолжаемо до того времени, когда Итальянец, боровшись долгое время с сими мучение ми, наконец испустил дух.
Если гнусное преступление Итальянца, вдыхает в каждого справедливый гнев: то казнь, изобретенная злобою, заставляет всю природу содрогнуться; а чтоб изобрести оную, то к сему способна была одна только свирепая душа Боаспре.
VII.
Мнение друга Пугачева о славе.
Пугачев, в один день занимаясь охотою, и когда прочие обедали, то севши на траву, с своим другом завел разговор о славе и средствах приобрести ее. “Слава, говорил ему его друг: есть прекрасной идол, которого все обожают, но каждый из сих обожателей одевает ее по своему произволению; начиная с Монарха до нас, которые будучи погребены в сем мрачном подземелье живем ни подданными, ни свободными, — все ищут славы. Ты, может быть, думаешь, что говоря таким образом, я шучу над тобою? но будь уверен, что слава, которой алчем и мы, не имеющие ни отечества, ни родителей, и никаких соотношений, которые соединяют людей, во всем сходна с тою славою, за которою гоняются завоеватели и Государи. Посмотри на Европейских монахов, и на Азиатских Бонзов; хотя все они не иное что, как обманщики и лицемеры, однако жь почитают себя советниками и любимцами Божества. Чем более глупой и нелепой их Фанатизм делает их для людей бесполезными, или опасными, тем более они стараются надевать маску совершенной святости и высочайшего совершенства набожных тунеядцев. С другой стороны, брось свой взор на сих Энтузиастов, гоняющихся за славою, лучшие её лавры предоставлены для завоевателей. Миролюбивый Государь, сколько бы добродетелен ни был, с трудом находит себе место в Истории, а слава завоевателей состоит в том, чтобы приводить всех в страх и ужас; такова и наша слава.
“Но защищать свое отечество,” говорил Пугачев, гораздо славнее, нежели быть разбойником, так как ты — и я. “В этом то ты и ошибаешься,” прервал речь его друг: “это менее заключает в себе опасности, ты полагаешь опасность подобно мне не в смерти, но в стыде наказаний, на которые мы столь варварски осуждаемся.”
“Таким образом, выключая один только сей пункт, если есть слава: то как для солдата, так и для разбойника есть одинакова. Пролей ты всю свою кровь для защиты отечества; но будь уверен, что ничего не получишь. Замешанный в толпе рабов, ты проведешь всю свою жизнь в неизвестности; подобно разбойнику, которой с оружием в руках находит смерть среди поприща разбоев. Все славные твои дела, вся твоя ревность, причитается тому, кто повелевает; таким образом, солдат пожинает лавры, а украшается ими один Генерал.”
VIII.
Разговор Генерала Тотлебена с Пугачевым и Боаспре.
Пугачев, служивши волонтером в Императорских – Королевских войсках, до истечение 1760 года, и после взятия Берлина Генералами: Чернышевым, Тотлебеном и Ласким, пришел в удивление от всего слышанного им о втором из сих Генералов, решился приобрести его дружбу, и когда достиг сего, то в одно время Тотлебен, Пугачев и его друг Боаспре, сидели вместе за столом. Первый посмотревши на сих двух собеседников, пивших за здравие нового Императора, — устремивши глаза свои на Пугачева, сказал ему: “Граф!” ( так назвал себя Пугачев) “чем более я на вас смотрю, тем более подражаю сходствам вашим с Августейшим Монархом, которому я теперь служу. Сии слова, произнесенные Тотлебеном просто, были зародышем Оренбургского бунта. Когда Пугачев бывши в критических обстоятельствах, начал склонять свой слух к пагубному совету; Боаспре, которой приводя ему на память разговор с Тотлебеном, выдавал слова сего Генерала за глас оракула.
IX.
Интрига Пугачева, в Вене.
Когда Пугачев под именем Графа Занарди, путешествовал по разным Европейским Государствам: наконец прибыл в Вену, завел одну Интригу, которая достойна помещена быть здесь.
Молодая Графиня К…. дочь старого Графа К… Л… была прекрасна и обратила глаза мнимого Графа на себя. Неизвестно, любовь, или честолюбие внушило ему такой смелой поступок, которой по не удачности своей, мог бы сделать его жертвою своей безрассудности. Прекрасная молодая Графиня считала Великих Князей между своими предками. Боаспре при всей своей наглости и бесстыдстве, несколько раз советовал Пугачеву оставить свое намерение, в котором он не предвидел ничего, кроме пагубных следствий.,,Жребий брошен, отвечал Пугачев: — я слишком далек в интригах своих, чтоб воротиться назад. Надобно победить славою, если же я уступлю, то по крайней мере постараюсь охранить себя от бесславия.” Пугачев был статен, и молва о его знатности распространилась везде; он из себя делал хорошую фигуру, и слыл богачом. Графиня при всей своей красоте имела ум, который составляет первую прелесть их пола. Пугачев знал мнение Графа о своей знатности; он так же знал и то, что старой Граф мог бы ввести дочь свою в круг владельцев: но он смело предложил ему мнимую свою славу и требовал руки его дочери, — он сделал более: — наложил на себя титул и подделал бумаги, утверждавшие его род и богатство. Немецкой Граф, пленился таким славным приобретением, а более мнимым богатством, которое ложный Итальянский Граф обещал будущей своей супруге; согласился без труда на предложение Пугачева; подписали контракт и совершили брак к удовольствию обеих сторон.
Казалось, ничего не доставало к счастью Пугачева; он обладал любезною женщиною и был любим, и наш титулованный разбойник был бы счастлив, и приобрел бы от двора милость. Он просил возложить на себя одну комиссию в Ломбардии; и может быть, доверенность тестя его, соединенная с славою, и доставила бы ему сие; но одно из несчастнейших происшествий расстроило его замыслы, и покрыло его стыдом; происшествие, которое впрочем проницательный Боаспре имел отвратить: так, счастие смеется, обыкновенно, над тщетными замыслами людей, которых возводит выше для того, чтоб иметь удовольствие низвергнуть в глубокую пропасть.
С некоторого времени Венский Двор и Венецианская Республика спорили об владетельных правах, которые и тот и другая присвоили себе. Венецианцы, будучи умны и осмотрительны в своих делах, за нужное сочли лучше окончить вражду свою полюбовно, нежели предоставить ее счастью оружия. С сим намерением отправили в Вену посланника, которого переговоры были удачны. Кончивши свое препоручение, он хотел возвратиться в свое отечество: как в один день приглашен был на обед к к Принцу Л… где узнал, что если бы дела между Двором и Республикою не были окончены, то по всем вероятностям, Граф Занарди отправлен бы был в Ломбардью объявить права Австрийского Двора. Посланник с холодным видом спросил: Кто был этот господин Занарди? Ему выхваляли особу, заслуги, и имение мнимого Графа; рассказали о его супружестве с Графинею К…., но как приметили на лице Посланника некоторое удивление, то один из сидевших сказал ему: странно, что вы не знаете Графа; он из Венеции и к браку с дочерью Графа К… Л… представил тому доказательство. “Были в Венеции Занарды,” отвечал посланник: “но эта фамилия давно перевелась, и едва ли где осталось их имя, кроме Родословной книги.” К счастью Пугачева, что на сей раз в городе его не было; он с молодою своею супругою и с тестем за несколько дней уехал в замок, где делал разные поправки. Вскоре в Вене распространилась молва, что Пугачев ничто иное, как разбойник, которой принял на себя достоинство Графа для того, чтоб безопаснее производить свое злодейство. К счастью Пугачева, что Боаспре на сей раз за ним не последовал в деревню, и услышавши о сем, немедленно отправил к Пугачеву одного из своих слуг с письмом, уведомляющим о угрожающей его опасности, и советуя ему скорее удалиться на Польские границы, где он приведя дела в порядок, будет его дожидаться. Удар грома, которой стремился бы поразить Пугачева, менее тронул бы его, нежели сия новость; однако ж он умел надеть маску спокойствия, и под видом: будто бы его друг на поединке ранивши своего соперника, и для избежание от поисков Правительства убежал в замок Венецианского Посланника. “Я знаю особенно его,” прибавил он: сей час еду в Вену и чего б то ни стоило, должно избавить своего друга; я возьму с собою одного только слугу, но успокойтесь! я не замедлю долго.”
Прежде, нежели могли услышать в замке Графа К… Л… о сей новости, наш титулованный разбойник был уже близ границы Польши. Трудно описать все бешенство старого Графа и его дочери; — когда не могли уже более сомневаться, что они были предметом самого постыдного обмана. Таким образом Пугачев обесчестивши благородную кровь Немецкого Графа, счастливо избег предстоявшей ему опасности, и вскоре вздумал играть роль, в лице покойного Императора ПЕТРА III.
X.
Пугачев женит одного молодого человека, воспитанного Господином Борозиным на его дочери.
Господин Сергей Александрович Борозин, служивши со славою своим Государям, и заплатив Отечеству долг подданного, взявши отставку, возвратился в место своего рождение : в вотчину, состоящую Оренбургской Губернии на берегах Урала. Он женился на прекрасной девушке, которая родила ему дочь; сей дар, казалось, более утвердил их нежность, каковую оказывали супруги друг другу.
Надежда, (так называлась новорожденная) достигла восьмилетнего возраста, и любовь, какую оказывали к ней её родители, казалось, возрастала с её летами, одаренная приятным характером, нежным и чувствительным сердцем, острым умом, и редкою добродетелью. Все cиe давало надежду, что со временем будет она любезнейшею женщиною, которая в состоянии будет сделать счастливым молодого человека, которой будет ей назначен в супруга.
В одно время, Надежда прогуливаясь с своею матерью, и проходя чрез поле, на котором несколько поселян занимались работою, они приметили мальчика приятного вида, которой, сидевши на траве, пел песни, коих приятная стройность пленила слух Надежды. (Это был Дмитрий сын однодворца.)
Они долго разговаривали с ним; его откровенность и природный ум обратили на себя их внимание; пришедши в замок, они рассказали о сем Г-ну Борозину, которой на другой день призвал его к себе: он пленясь сим мальчиком и следуя склонности, которая увлекала его к благотворительности, принял его к себе, и воспитывал вместе с своею дочерью. Он питал к нему отеческую нежность, Дмитрий разделял с Надеждою все занятия, игры, труды и удовольствия.
Между сим временем скончалась супруга его, и он, оплакавши потерю своей жены, обратил всю свою нежность и попечение на воспитание дочери; в кругу семейства проводил он жизнь счастливую до того времени, когда одно мрачное заблуждение ума, восстановило самозванца Пугачева.
Когда сей изверг поднял знамя бунта, то его войско, бывшее до того очень мало, знатно увеличилось присоединившимися под его знамена, разными кочующими народами на границах Российской Империи. Места, по которым проходил сей изверг, подвергались лютости сей шайки бунтовщиков. Когда сей варвар совершал какое нибудь злодейство, то услаждался ужасами оного. При всяком приговоре, им произносимом, являлась на зверском его лице улыбка радости.
Г-н Борозин, надеясь, что Пугачев непременно должен быть разбит от посланного противу его отряда и не воображал, чтоб пламя бунта могло достигнуть его владений: но услышавши о приближении сего злодея и будучи уверен в приверженности к себе крестьян своих, решился дожидаться бунтовщика на месте.
Пугачев на некоторое расстояние от замка Г-на Борозина остановился на одном возвышенном месте, и осматривая окружающие его места, увидел густой дым и вскоре пламя, осветившее его; узнает, что пожар сделался в соседственном замке, которой намеревался он избрать для своей квартиры. (Это был замок Г-на Борозина.) Пугачев, раздражаясь тем, что не исполняют его повелений, сел на лошадь и поскакал туда, дабы наказать виновников пожара. Приближаясь к замку, он увидел, что толпа его соумышленников влекли старца и девицу; (это были Г-н Борозин и его дочь.)
Г-н Борозин долго защищался, но наконец получивши рану, принужден был уступить превосходству неприятеля.
Пугачев, подошедши к Начальнику сей шайки, с грозным видом спросил: кто приказал ему зажечь замок? — “Это сделано мною для того, отвечал ему начальник шайки, чтоб отмстить за тебя и чтоб наказать высокомерность сего Господина, который дерзнул ругать тебя, называя подлым беглецом, и изменником отечества.
“Дерзкий! вскричал Пугачев, задыхаясь от ярости: “разве ты не страшишься?…” “Чего мне страшиться? отвечал Борозин: твоя ярость может только распространиться на мое богатство и на жизнь мою, но разве я не обязан ими жертвовать моему отечеству? Казнь, от тебя мне назначенная, будет гораздо легче той, которая тебя ожидает.”
Безрассудный! вскричал Пугачев, трепещи! ты сам себя назначаешь ко умножению тех жертв, которые принесены в жертву своего высокомерия: но сего еще для меня не довольно! твоя дочь!
Борозин прижал к своей груди трепещущую красавицу; “любезная дочь! сказал он ей: отец твой изощряет тот меч, которой назначен к твоему поражению и ты не проклинаешь его; любовь к отечеству далеко увлекла меня и я забыл дочь мою.”
“Батюшка, я охотно умру с вами! подумайте! как без вас могу жить с этими разбойниками? смерть считаю я благодеянием неба.” — Пугачев долго наслаждался мучением Борозина, и его дочери; наконец прервал сию ужасную сцену, он приказал бросить сих несчастных в пламень; “По любви к моему родителю я решусь на все, сказала Надежда: Пугачев! пощади жизнь моего отца! — не побеждай природу!
,,Не унижай себя, любезная дочь! пред сим извергом… Лучше быть сожженными, нежели лежать у ног кровопийцы.”
Пугачев с страшным криком повторил свое приказание: и уже злодеи бросились исполнить его приказ, как вдруг были остановлены молодым человеком, вышедшим из ворот замка. Его беспорядок показывал внутреннюю скорбь, (это был Дмитрий.) Услышавши о приближении сих бунтовщиков, и зная зверство Пугачева, он скрылся в самое то время, как сии разбойники овладели замком, спрятался в оном и слышал все происходящее; он вдруг решился или погибнуть или спасти жизнь своего благодетеля и его дочери.
“Остановитесь! вскричал он: бунтовщики удивились; он подошел к Пугачеву, сей последний спросил его: “кто ты? слуга Графа? Нет! нет! теперь уже более не слуга; ты разрушил мои оковы. Я пробежал места, ознаменованные следами твоего мщение ; и я радовался, видя развалины, тобою разрушенные . Слава тебе, Пугачев! — я был окружен всем тем, что роскошь изобретает к своему наслаждению: но к сожалению видел, что оным наслаждаются другие, а не я. Мой Господин сперва, как взял меня к себе, оказывал мне нечто похожее на милость; но когда приметил, что я начинаю гореть пламенем любви к его дочери, тогда он показал мне соломенную крышку дома отца моего; он пренебрег права природы, для прав тщеславия. Пугачев! согласись отдать мне руку его дочери; этим пронзишь сердце жертв твоих медленнее.”
“Изверг! вскричал Г-н Борозин, стараясь вырваться из рук злодеев. — Надежда кинула на него презрительный взгляд, этот взгляд заставил Димитрия содрогнуться. Он невольно взялся за эфес сабли, и ужасным голосом вскричал: Пугачев!… Но одумавшись, присовокупил: соединим наше мщение, вспомоществуй моему бешенству!”
“Я согласен, отвечал Пугачев: он велел Надежду одеть в крестьянское платье, и повели в хижину, для того назначенную, куда был перенесен Г-н Борозин. После сего Пугачев велел вести новобрачных в церковь, один крестьянин был назначен посаженым отцом, принесли образ, которой по обряду поставлен был на хлеб и соль; жениха и невесту принудили поклониться ему, и принять благословение от посаженного отца; потом продолжалось шествие в церковь следующим образом: впереди несли на носилках почти бездыханное тело Г-на Борозина, которого Пугачев хотел сделать свидетелем сей отвратительной картины; за ним следовали бунтовщики вооруженные, за сими шли молодые девушки, которые пели свадебные песни. Сии несчастные, казалось, более выли, нежели пели: они любили молодую свою барышню, и сожалели о варварстве, которое над нею делали.
Дочь Г-на Борозина в сопровождении одной женщины, и Пугачева заключала cиe плачевное шествие; казалось, она в cию минуту забыла свои горести, и занималась единственно страдание ми своего отца; потому, что во все продолжение сей отвратительной церемонии, её глаза были обращены на него. Одна свеча, горевшая пред иконою в церкви, освещала готическое здание сего святилища, и разливала слабый свет. Димитрий по обыкновению дожидался в церкви прихода невесты: облокотившись об столб, предавался печальным размышлением, и сострадал несчастью своих благодетелей; вдруг слышит издали нечто похожее на вопль. Это было пение девиц, сопровождавших невесту, он содрогнулся; — наконец двери отворяются и вносят Борозина: при сем зрелище Димитрий трепещет. — Борозин, казалось, был в объятиях смерти.
Новобрачные приступили к подножью алтаря, и Священник, проливая горькие слезы, стал читать обыкновенные молитвы; пришло то время, когда священник спрашивает жениха и невесту: согласен ли жених взять невесту за себя? и согласна ли невеста идти за жениха? — “Нет!” вскричала Надежда, оттолкнувши Димитрия: я не могу согласиться на сие противу воли моего батюшки, и прижалась к нему.
“Согласна ли ты?” вскричал Пугачев, держа обнаженную саблю над грудью Г-на. Борозина. Любовь дочерняя я торжествует; и Надежда, чтоб спасти жизнь своему отцу, произнесла свое согласие, не смотря на опасность, в какой находилась жизнь Г-на. Борозина. Не смотря на печальное положение его дочери, церемония продолжалась; казалось, что смерть, а не брак, торжествовали при сей отвратительной картине.
Наступило время, в которое новобрачные, имея на голове венцы, должны пройти три раза вокруг Евангелия: Надежда не имела уже сил идти, и ее поддерживали. Когда они проходили мимо лежащего Г-на. Борозина, то сей последний пришел в себя; — и первое его слово было — проклятие. Своды церкви повторили cиe ужасное эхо, казалось, для того, чтоб растерзать сердце жениха. Наконец кончилась сия печальная церемония ; ночь была темная, и когда новобрачные проходили мимо горящего замка, то сильный ветр приносил к ногам Надежды искры пламени, которое продолжало еще свое опустошение; тревога, которую ударяли в колокола в окружностях, возвещала убийства, чинимые бунтовщиками. Пламя освещало дорогу новобрачным; крестьяне, стоя на коленях, пред воротами своих хижин, и подняв руки к небу, проливали слезы. — Наконец церемония окончилась прибытием в хижину, для того назначенную, посажёной отец принял их у дверей. Во внутренности поставлен был стол с грубою деревенскою пищею, Надежду принудили сесть за оной; Дмитрий все еще должен принуждать себя.
Г-на. Борозина положили на скамью, грудь его обвязана была полотном, служившим перевязкою для его раны. Усилие, каковое он себе сделал, говоря в церкви, отворило рану, и он весь был обагрен кровью. Во всем собрании царствовало глубокое молчание, один ужасной голос Пугачева прерывал его, он произносил гнусные сквернословия; дико-разбойнический его смех, заставлял трепетать новобрачных. –,,И так, вскричал наконец злодей, ударивши по плечу Надежду: “куда девалась твоя спесь?”
“Великолепный дом, который не давно был убежище гордости, теперь ничто иное, как куча развалин… Твой гордый отец, может быть, за свою гордость заплатит своею жизнью… Кровь знаменитая подвигами благородных предков, должна ли смешаться с грязью, a тебе должно ли быть в объятиях своего слуги?” Надежда закрыла лице своими руками, Дмитрий, имея сжатый кулак и облокотясь на стул, устремил свои глаза на близлежащего Графа, и, казалось, готов был изменить себе. Пугачев налил стакан, и хотел выпить за здоровье новобрачных, как вдруг слышит звонкой звук трубы: “к ружью!” кричат со всех сторон… Дверь хижины отворяется; вбегает один из разбойников и объявляет Пугачеву, что партия их была разбита отрядом войск ИМПЕРАТРИЦЫ. Пугачев, севши на лошадь, оставивши в деревне слабый гарнизон, удаляется и летит на помощь разбитой своей партии.
Один из Бунтовщиков остается в хижине. Наступила тишина; свет зажженной лучины слабо освещал оную. Димитрий воспользуясь отсутствием сего бунтовщика, говорил: “вы свободны, сударыня, и хотя по совершившемуся законному обряду я муж ваш, но не употреблю во зло cиe, мне данное право; не будьте неблагодарны к тому, которой некогда носил название вашего друга; не осуждайте меня за сей странный поступок, не выслушав: ваша жизнь и родителя вашего заставила сделать меня cиe; я знал мысли сего изверга, и чтоб спасти вас, сделался на несколько часов извергом. Твое прощение возвратит мне жизнь. Надежда простерла свои объятия; Димитрий хотел прижать ее к себе.
“Проклятие!” сказал слабым голосом Г-н. Борозин. “Слышишь ли? сказала Надежда с выражением отчаяние, могу ли я простить тебя, когда он проклинает?”.
“Любезная дочь! продолжал Господин Борозин, видишь ли ты это пламя, (показывая на горящую лучину) как оно разливается над жилищем моих предков? оно снедает одно только строение, но есть другое, которое сжигает всю мою внутренность, и кто ж возжег этот огонь? человек, любимый нами! — Дай мне облокотиться на твою руку! слабость препятствует мне бежать, неблагодарный положил мне на грудь безмерную тягость; — она давит меня.
На другой день Г-н. Борозин чувствовал себя гораздо хуже, бред продолжался во всю ночь; Надежда, вставши поутру, подошла к нему. К полдню мало по малу голос его возвышался, цвет лица оживлялся; он, посмотревши вокруг себя, узнал свою дочь; и обнявши ее, сказал: “любезная дочь! проклятие, возложенное мною на твою голову, падет на нее, если ты не будешь уметь преодолевать своих преступных склонностей, и если дашь хотя малые права на твое сердце. — Димитрий, пораженный сими словами и не надеясь на прощение Графа, скрылся.
Когда Г-н. Борозин, выздоровев совершенно от раны, поехал в Санкт-Петербург, чтоб испросить уничтожение сего брака; Надежда оставалась в замке. Наконец письмо её родителя возвестило ей, что он прибудет чрез несколько дней. Надежда с радостью ожидала возвращение своего отца; как однажды по вечеру приметила карету, которая подъезжала к замку; лошади остановились, Надежда выбежала на встречу своему родителю, очень удивилась, видя его с незнакомцем в мундире, и в сем незнакомце узнала она Димитрия.
Г-н. Борозин приехал в Санкт-Петербург, принят был повсюду с участием, внушаемым добродетелью; он убегал любопытных взоров людей, он подал просьбу об уничтожении брака своей дочери. Справедливость его просьбы не подавала ему ни малейшего сомнение об успехе; но он боялся медленности в производстве оного. Но как же он был удивлен, когда узнал, что уничтожение брака было уже испрашиваемо самим мужем его дочери, и отложено было для того, чтоб решение сего дела было подписано в присутствии его и с его согласия. Ему подают бумагу, поданную Димитрием Правительству. Таким образом он открыл великодушное поведение Димитрия; его известили, что в вознаграждение такового поступка, Димитрью пожаловано Дворянское достоинство и чин Офицера… Г-н. Борозин был сим поражен; он желал видеть Димитрия, и сей последний был призван. Г-н. Борозин, сжимая его в своих объятиях, называл его своим сыном и любезным зятем.
XI.
Поймание Пугачева.
Когда Российский Двор узнал о возмущении Пугачева и о нападении на Казанскую Губернию: то принял настоящие меры и усилил войско, находящееся в тех странах, поручивши главное начальство Генералу Бибикову. — Сей последний, знавши из ясных доказательств военные дарование Михельсона, послал его в сходственность своего плана с одним отрядом. Михельсон разбил бунтовщика при Уфе, освободил сей, пришедший в крайность, город, и взял в плен одного злодея, который назвал себя Графом Чернышевым. — Михельсон гнал бунтовщиков с неутомимою деятельностью, нападал на них с величайшим мужеством и решительностью; — когда ж бунтовщик обратил всю свою злобу на Казань, которую разорил и сжег почти до основание : тогда Михельсон, воспламеняемый ревностью и состраданием, напал на сих бунтовщиков с отменною храбростью, которая была отличительною чертою в его жизни, предводительствуя храбрыми воинами, он решил судьбу сего города. Сражение было весьма упорное и кровопролитное; но Михельсон три дни сряду наносил врагам жесточайшие удары, он преследовал бегущего злодея в Астрахань, догнал его, напал и опять разбил на голову, и прогнал за Волгу. Пугачев, у которого подобно Лернейской Гидре, беспрестанно вырастали новые головы — не мог уже более противиться неутомимости преследующего его неприятеля, убежал в тамошние степи, где Михельсоном был заперт и стеснен так, что всякой дальнейший выход был ему воспрепятствован. Наконец страх и ужас наказание и надежда прощение принудили сообщников, его оставить, а другие, наскучивши такою продолжительною трагедиею, сами схватили его и отвезли в Яик, где и отдали стоявшему там Генералу Мансурову, которой, посадив его в железную клетку, под крепким караулом отослал его в Москву, где за бесчисленные свои злодеяние вместе с своими сообщниками получил достойное возмездие.
XII.
Хитрость Г-на. Шишковского, сделанная при допросе Пугачева, чрез которую узнал он о его злодеяниях.
Когда поймали Пугачева и скованного в железной клетке привезли в Москву; тогда Г-н. Шишковский, начальствующий в Тайной Канцелярии, узнавши от соумышленников Пугачева, что он охотник до чесноку и луку, и не делая никаких строгих допросов, сказал ему. “Емельян! теперь тебе не остается уже более ничего, как ожидать смерти; ты начальник бунта и разбойник; ты дерзнул присвоить себе священное имя Блаженной памяти ИМПЕРАТОРА ПЕТРА III, и для того, сострадая о твоем злополучии, я хочу угостить тебя.” “Правду ли ты говоришь?” прервал слова его Пугачев. — “Завтрашний день я докажу тебе на деле, отвечал ему Г-н. Шишковский и дал приказ изготовишь обед. Когда ж сели за стол, то первое кушанье было подано, холодная солонина с чесноком. “А! я великой охотник до этого? сказал Пугачев” “и я также, говорил ему Г-н. Шишковский: я сам очень люблю cиe кушанье.” За сим следовали и прочие кушанья, равным образом приправленные .
По окончании стола, Пугачев встал, и чтоб более изъявить свою признательность Г-ну. Шишковскому за его к нему снисхождение, он открыл ему все то, что можно видеть в Манифесте ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II и из Сентенции, сделанной на Пугачева в 1775 году, примолвив: “за твое угощение чувствительно благодарю, и открою тебе то, чего бы не открыл и тогда, когда бы вся моя жизнь была истощена в пытках.
И самые злодеи, для которых нет ничего священного, и которые, не страшась угрызений совести, чувствуют снисхождение к себе других, и чтоб изъявить им свою благодарность, делают то, чего бы никогда не сделали, хотя бы стоило им и самой жизни.
КОНЕЦ