Анекдоты о Екатерине Великой. А. Шишков. “Новоселье”, СПб, 1833

Анекдоты о Екатерине Великой.

А. Шишков.

“Новоселье”, СПб, 1833

Екатерина в рассматривании дел, а особливо касающихся до обвинение людей, или до решение участи человеческой, была так осторожна, что, кажется, сама благость не могла превзойти Ее в человеколюбии. Однажды, занимаясь делами, читает Она бумаги. В кабинете у Ней была тогда девица Александра Васильевна Энгельгардт, племянница Князя Потемкина, которую Она очень любила. Екатерина, по прочтении бумаги, хотела подписать; но вдруг остановилась, подумала немного, выдвинула ящик, положила ее туда, и опять задвинула. Потом, оборотилась к девиц Энгельгардт и спросила y нее: “Знаешь ли ты, зачем Я эту бумагу спрятала?” — “Не знаю, Государыня.” — “За тем,” продолжала Екатерина: “что надобно подписать приговор, а Я чувствую Себя скучною. Скука внушает суровость. В таком расположении духа не должно приступать к решению подобных дел: я уже это над Собою испытала. Мне случалось, что Я в веселый час, прочитав то, что решила в скучный, находила Себя слишком строгою, и Сама, решением Своим, была недовольна.” —

(Слышал от Александры Васильевны Энгельгардт, ныне Графини Браницкой)

Екатерина, в летнее время, жила в Царском Селе; жилище, как говорит Ломоносов, приличное богине красных сих высот. Она по утрам, одетая просто, любила прогуливаться в садах. Обыкновенно хаживала Она с Марьею Савишною Перекусихиною, долговременно при Ней служившею. Однажды идут они обе по одной из тенистых аллей сего сада. Их обгоняет молодой, статный мужчина, который заглядывает в глаза Императрицы, думая, может быть, увидеть прекрасное личико; но, не найдя ожидаемого, продолжает путь свой, не снимая шляпы. Moнархиня, пропустив его немного, обращается к спутнице Своей, и говорит ей: — “Какой невежа!” — Госпожа Перекусихина, по доброте сердца своего, опасаясь, чтоб Императрица, прогневясь не приказала ему остановиться, сказала к его оправданию: — “Государыня! конечно этому человеку никогда не случалось Вас видеть.” “Я в этом уверена,” отвечала Екатерина: “да Я и виню его не за дерзость перед Царем, а только за неучтивость перед женщинами.” —

(Слышал от самой Г–жи Перекусихиной.)

В другое лето, в том же Царском Селе, Екатерина, прогуливаясь по саду, видит поставленную на дороге маленькую, искусно выработанную мельницу, на которой написано: Мели, мели, да денежки бери, — и тут же означено имя Преображенского полку солдата. Государыня, удивляясь красивости этой игрушки, сделанной рукою солдата, приказала ее взять и отослать в Петербург; к Начальнику того полка, Графу Татищеву, приказав его уведомить, где и как Она нашла ее. Татищев призывает к себе солдата, и хочет наказать его за дерзость поступка, но в то же время получает от Императрицы, со вложением пятидесяти рублей, записку, следующего содержания: “Деньги солдату отдать, и наказание иного не делать, как только при собрании в полку прочитать ему, какой штраф полагается тому, кто на чужой земле, не спросясь хозяина, мельницу построит.”

(Слышал от самого Гр. Татищева.)

Екатерина Великая не любила пословицу: близ Царя близ смерти, и часто говаривала: “Как Мне хочется, чтоб под Моим правлением пословицу эту забыли.” Она хотела и сделала. Действительно, при Ней, мысль сия не только была забыта, но превратилась в противную: близ Екатерины — близ счастия. Любимая поговорка Её была: Vivons eе laissons vivre les auеres. Изречение, достойное сердца великой Екатерины! Подлинно, добрые Цари Сами наслаждаются жизнию и дают наслаждаться другим.

(Слышал от многих.)

Екатерина не благоприятствовала единоторжию, зная, что торговля и промыслы, предоставленные в одни руки, прибыльны для казны, но тягостны для народа. При самом начале восшествия Своего на Престол, уничтожила Она откуп Таможенных сборов, отданных пред тем купцу Шемякину, приказав заплатить ему убыток по его показанию. Соль и вино, хотя по древним постановлениям принадлежали к Царским сокровищницам, всегда были казенные, и приносили важный доход, однако ж Екатерина приказала заготовлять соль учрежденным местам от Правительства, и для того только продавать, чтобы народ не был притеснен откупами, предоставив всякому свободу пользоваться мелочною продажею. Винный откуп хотя беспрестанно возрастал, и в Её время простирался уже до двадцати миллионов, но желание Её всегда стремилось к тому, чтобы разделить оный по городам и селениям, как можно мелочнее, и во многие руки: сочиненный Ею Винный Устав ясно то свидетельствует. В 1794 году, в бытность Президентом Коммерц-Коллегии Державина, подан ему был проект от некоторых знаменитых особ, коими просили они отдать им на откуп табак и некоторые другие продукты, за что предлагали казне доходу десять миллионов, и впредь хотели торговаться: Державин представил сей проект Екатерине. Она в тоже самое время прочла его со вниманием от начала до конца, хотя оный на нескольких листах написан был, и написав нечто на лоскутке бумаги, отдала Державину сей лоскуток вместе с проектом, не сказав ни слова. Державин, по приезде домой, прочитал следующее: “Проекторам знать не известно, что на подобные откупы и прожекты в Успенском Соборе на престол, в Москве, положено проклятие в царствование Царя Алексея Михайловича, понеже Империи и торгу разорительны. Чего им объявить.”

(Списано, не переменяя не буквы, с собственной руки Императрицы).

Екатерина умела ободрять достоинство и заслуги, возбуждая ревность к оным, не токмо вещественными наградами, но и похвалою, и заботясь Сама сочинениями Своими предавать их потомству. Здесь предлагаются два примера:

Когда построена была в 1798 году новая каменная церковь в Александроневском монастыре, которая, по повелению Её, созидалась под смотрением Новгородского и Санкт-петербургского Митрополита Гавриила: то Она, в вознаграждение за сии труды, приказала изобразить портрет его в мраморном барельефе. Когда оный был готов, то при освящении храма и перенесении мощей Святого Великого Князя из старой церкви в новую, приказано было и портрет сей поставить в сем здании; причем поручено было Державину, бывшему тогда при ней Статс-секретарем, сделать к оному надпись. Он исполнил сие, представив притом и другую, на перенесение мощей Святого. Сии надписи были следующего содержания:

ПЕРВАЯ:

Премудрости внимая,

Создал храм Богу Саломон.

На мрамор сей взирая,

Не представляется ли онъ?

О, нет ! — се образ Гавриила:

Екатерина им сей храм соорудила.

ВТОРАЯ:

Когда невидимо на брань незапну с Шведом,

С перуном Александр ходил к нам в помощь с небом,

Тогда наставник душ, смиренный Гавриил,

Екатерининой щедротой храм построя,

В нем Богу мира сень возвысил, освятил,

И умолил почить Святаго в нем Героя.

Из перваго жилища своего.

Страшися Росский враг, не разбуди его !

но Екатерина, поблагодарив Державина, ни одной из сих надписей не употребила в дело; а написала Сама, собственною Своею рукою, к портрету Митрополита следующую,начертанную при оном надпись:

“Во имя Святой Живоначальной Троицы, трудами Преосвященного Митрополита Гавриила Новгородского и Санкт-петербургского, сей храм заложен в 30 день Августа 17– года, создан и освящен в 30 день Августа 1790 года, в присутствии благочестивой Императрицы Екатерины II.” —

(Надпись сия, также без малейшей перемены, списана с собственной Её руки).

В том же году, когда начальствующий флотом Адмирал Чичагов отправился обратно в Ревель, где было только десять линейных кораблей, и когда при прощании с Императрицею, Она изъявила ему опасение, что Шведский Флот, состоящий из тридцати кораблей, может прийти и напасть на него прежде, нежели успеет он соединиться с Кронштадтскою эскадрою, то Адмирал сей отвечал ей хладнокровно и кратко: “Бог милостив, вить не проглотят!” Сей простой ответ весьма полюбился Екатерине. Известно, что после того флот Шведский, троекратно превосходнейший нашего, пришел в Ревель, напал на стоявшие там десять кораблей, и не только не проглотил их, но с немалым уроном и потерею кораблей был отбит и прогнан. Императрица, за сей подвиг, щедро наградила Чичагова, и впоследствии времени приказала иссечь из мрамора бюст его, с тем, чтобы поставить оный в Своем Эрмитаже, где он и ныне находится. В 1791 году, в понедельник на Святой неделе, когда Она, по обыкновению Своему, совсем великолепием Двора, после вечерни, изволила посещать Свое увеселительное обиталище, подошла Она, к удивлению всех, к Державину, и взяв его за руку, повела, не говоря ни слова, во внутренние комнаты Эрмитажа. Там, остановясь перед упомянутым бюстом, сказала: — “Я люблю чтить заслуги; вот бюст Адмирала Чичагова; сделай к нему надпись.” — Тут пересказала Она ему все подробности, при нападении Шведов случившиеся, и потом примолвила: “Надобно в сей надписи поместить собственные слова его, а особливо слова: вить не проглотят.” — Державин, во исполнение воли Её, сочинил несколько надписей, но все оне показались Ей не довольно выразительными. Наконец, Сама Она сочинила надпись прозою, которая и вырезана под бюстом:

С тройною силою шли Шведы на него,

Узнав он рек: Бог защитник мой,

Вить не проглотят они нас!

Отразив пленил, и победу получил.

(Сообщено от Гавриила Романовича Державина).